Такое, к сожалению, часто приходится видеть в заголовках статей, посвященных Курчатову. К сожалению, потому что это определение можно счесть почетным и лестным только на первый взгляд. Оно искажает и обедняет картину, поскольку сводит всю жизнь и работу этого выдающегося человека к каким-то ничтожным долям микросекунды утра 29 августа 1949 года, когда на Семипалатинском полигоне вспыхнул нестерпимо яркий свет и содрогнулась земля. Именно там и тогда штатно сработало устройство под официальным названием «РДС-1», то есть «Реактивный Двигатель Специальный» – так в девичестве именовали первую советскую атомную бомбу.

Сам Курчатов к атомному оружию относился, мягко говоря, без любви. Его фраза: «Атом должен быть рабочим, а не солдатом» широко известна и успела стать общим местом. С другой стороны, он прекрасно понимал – такое оружие необходимо. И его выражение: «Атомная бомба нужна, чтобы не дать поставить на колени нашу прекрасную Родину» известна не меньше.

А потому придется признать, что сводить всю деятельность Игоря Васильевича к одной только атомной бомбе никак нельзя. Хотя бы по той причине, что для ее создания нужно было преодолеть очень серьезный барьер, который можно сравнить разве что с барьером перехода человечества из каменного века в эпоху металла. Это только кажется, что заменить кремневое копье на бронзовое очень легко. В реальности же мы имеем полную замену технологии, связанную с незнакомым ранее сырьем и неизведанными процессами, которые не то, что с ходу освоить – представить невозможно…

Самое любопытное, что Игорь Васильевич долгое время был человеком, который имел весьма слабое представление обо всех этих делах, да и физикой занимался просто потому, что она входила в курс лекций физико-математического факультета Крымского университета, куда семнадцатилетний Курчатов поступил в 1920 году в надежде стать инженером. Хотя какие-то звоночки о судьбе этого студента проскакивали уже тогда. Физику в университете им. Фрунзе читал Семен Усатый – свояк Абрама Иоффе, патриарха отечественной ядерной физики, который, собственно, и выдвинул Курчатова на пост главы советского атомного проекта.

Но это было потом. А пока молодой Курчатов окончил университет, причем досрочно, в 1923 году. Откуда взялся такой запал, он незадолго до получения диплома, объяснил сам: «Стремлюсь отдать свои силы и знания на укрепление хозяйственной мощи молодой республики». Укреплять мощь республики предполагалось на ниве кораблестроения – в 1923 году Курчатов поступает на третий курс профильного факультета Петроградского Политеха…

И вылетает оттуда уже в следующем, 1924 году. С формулировкой «за академическую неуспеваемость», что, в общем, соответствовало действительности – на экзамены второго семестра Курчатов попросту не явился. Но вовсе не потому, что загулял. Просто именно в ту зиму он подрабатывал в Магнитометеорологической обсерватории, и там ему дали задание измерить альфа-радиоактивность снега. Это был второй звоночек – измерение радиоактивности до того увлекло Курчатова, что кораблестроение пошло побоку. Его место заняла физика. О чем с удовлетворением писал Курчатову его старый товарищ по Крымскому университету: «Так приятно было узнать, что вы пошли, наконец, по правильной дороге. Вы помните наши разговоры и споры о науке и физике? Вы скоро сделаете себе имя в науке, я вам завидую невероятно…»

Имя Курчатов и впрямь сделал себе скоро. Но не в физике ядра, а в физике полупроводников – он занимался этой темой с 1925 по 1932 год, и его работы сразу стали классическими. В 1961 году, то есть уже после смерти Курчатова, его учитель Абрам Иоффе писал: «В исследованиях Курчатова по механизму пробоя твердых диэлектриков имеется большой материал, не потерявший значения до настоящего времени».

Резкий, неожиданный поворот состоялся в конце 1932 года. Ученый как минимум с европейским именем бросает все свои исследования и переключается на физику атомного ядра. Кто-то считает, что так Курчатов решился, наконец, реализовать свою юношескую мечту – в качестве подтверждения приводят романтическую фразу из его ранних записей: «Хотел бы узнать, откуда берется энергия звезд, источаемая ими в мировое пространство».

Может, и так. Но все-таки весьма велика вероятность, что именно так проявилось то феноменальное чутье Курчатова, которое позволяло выделить самое главное и самое перспективное. Впоследствии эта способность проявится не раз – и в научной, и в административной сфере. А 16 декабря 1932 года директор Ленинградского физико-технического института Абрам Иоффе издает приказ «О создании особой группы по ядру». Руководит группой сам Иоффе, организацию работы поручает Курчатову.

По большому счету, этот сугубо внутренний документ института стал самым важным решением, которое когда-либо принималось в нашей физике. Именно этот момент можно с полным правом считать первым стартом отечественного атомного проекта.

И стартом, надо сказать, очень бодрым. Обратите внимание на хронологию – это даст представление о той скорости, которую Курчатов придал атомному проекту.

1933 год. Игорь Васильевич становится фактическим руководителем Отдела ядерной физики ЛФТИ. Наркомат тяжелой промышленности выделяет отделу 100 тысяч рублей на исследования по атомному ядру.

1935 год. Публикуется капитальный труд Курчатова «Расщепление атомного ядра», который моментально становится классическим.

1937 год. В Ленинграде начинает работу первый в Европе и второй в мире циклотрон – ускоритель элементарных частиц, с помощью которого можно получить плутоний.

1938 год. На семинаре Курчатова Юлий Харитон и Яков Зельдович представляют работу по расчету цепной реакции деления урана.

1939 год. Академия наук СССР признает задачу «Атомное ядро, его свойства, строение и использование ядерных реакций» приоритетной.

1940 год. В номере газеты «Известия» от 31 декабря выходит статья с заголовком «Уран-235», где говорится: «Молодая советская физика будет изучать урановую проблему как одну из основных в будущем году. Заканчивается постройка мощной атомной пушки – циклотрона – в Ленинграде под руководством И. В. Курчатова...»

1 января 1941 года в газете «Правда» появляется стихотворение Семена Кирсанова со строками: Мы в сорок первом свежие пласты Земных богатств лопатами затронем. И, может, станет топливом простым Уран, растормошенный циклотроном…

1941 год должен был стать годом прорыва советского атомного проекта. В своих исследованиях отечественные ученые где-то отставали от американских коллег, но где-то их опережали. И здорово обошли всех остальных, включая немцев и англичан. В целом можно сказать, что скорость, заданная проекту Курчатовым, только возрастала. Возникала серьезная вероятность, что лидером в исследованиях ядра атома станет СССР.

Однако то, что произошло 22 июня 1941 года, подсекло проект на взлете. Курчатов был вынужден заняться проблемой размагничивания кораблей, чтобы уберечь их от немецких магнитных мин. Его сотрудники тоже были переброшены на оборонку, а иные, например, Константин Петржак, вообще попали на фронт. Другой фронт, фронт ядерных исследований, оказался оголенным на два года. Неудивительно, что советский атомный проект, начавшийся за здравие, стремительно перешел в состояние «за упокой».

Спасти его мог только один человек. И все отлично знали, как его зовут. В июле 1943 года Игорь Курчатов вновь возглавил советский атомный проект. Теперь уже как полноправный руководитель и лицо, ответственное за результаты перед правительством.

В справке НКГБ о нем говорилось так: «В области атомной физики Курчатов в настоящее время является ведущим ученым СССР. Обладает большими организаторскими способностями, энергичен. По характеру человек скрытный, осторожный, хитрый и большой дипломат». Справка была составлена в 1945 году. К тому времени кое-кто из высшей лиги советских элит на собственном опыте испытал хитрость и дипломатические способности Курчатова, о которых в более конкретной форме говорила жена академика Петра Капицы Анна Алексеевна: «Он умел заставить наших правителей уважать его и слушать. Он умел подойти к ним с какой-то такой стороны, когда они чувствовали, что их не презирают, наоборот – запанибрата; когда надо, тогда надо… Курчатов обладал дипломатическим тактом и умением схватывать этих людей. Нужно было уметь с ними обращаться и заставлять их делать то, что надо. И Курчатов это умел».

Многие знают, что атомный проект от правительства курировал Лаврентий Берия – с его именем связывают резкое ускорение работ и финальный триумф. Это так. Но не надо забывать о том, что Берия сменил Вячеслава Молотова, который стоял на этом посту в 1943 году.

Но именно что стоял. Всем было ясно, что с таким куратором каши не сваришь, поскольку нарком иностранных дел и без того задавлен работой. И потому осенью 1944 года Курчатов пишет: «У нас, несмотря на большой сдвиг в развитии работ по урану в 1943–1944 гг., положение дел остаётся совершенно неудовлетворительным... Зная Вашу исключительно большую занятость, я всё же, ввиду исторического значения проблемы урана, решился побеспокоить Вас и просить дать указания о такой организации работ, которая бы соответствовала возможностям и значению нашего Великого Государства в мировой культуре».

Адресатом послания был Берия. И буквально через пару месяцев он стал куратором атомного проекта. Вообще-то Курчатов играл в русскую рулетку – поставить над собой столь влиятельного и опасного человека мог не каждый. Но дело того стоило. Игорь Иванович умудрился воздействовать даже на Берию. О чем косвенно говорит динамика вливания средств в разведку урановых месторождений. В 1944 году на это дело выделили 6,6 миллиона рублей. В 1945 году – уже 18, 6 миллиона. А в 1946 году, когда пустили первый реактор, и стало ясно, что выработка оружейного плутония может быть поставлена на поток, для поиска сырья, то есть урановых руд, государство отпустило совершенно фантастическую сумму в 196 миллионов рублей…

О том влиянии, которое Игорь Курчатов имел на подчиненных, рассказал профессор Кирилл Щелкин, человек, нажавший 29 августа 1949 года на Семипалатинском полигоне кнопку «Пуск»: «Нельзя сказать, что с Игорем Васильевичем было легко работать, он обладал способностью загружать сотрудников выше всяких общепринятых норм, вовлекать множеств людей в самую напряженную и тяжелую работу. Это ему удавалось, может быть потому, что он сам работал больше всех и увлекал личным примером…»

Этот «личный пример» стоил Курчатову дорого – он умер в возрасте 57 лет, скоропостижно, не вынеся чудовищного перенапряжения. Но он успел сделать главное – выдал своей «прекрасной Родине» билет в атомный век.

• Будучи студентом, Курчатов неоднократно заступался за своих товарищей, попавших в руки Крымской ЧК Розалии Землячки, и многих выручил.

• В 1927 году Курчатов женился на сестре своего друга Марине Синельниковой. Своих детей у них не было, но они помогали чужим. Детский сад Института атомной энергии и детдом на Пехотной улице в Москве были построены на Ленинскую и Сталинскую премию Курчатова.

• Знаменитую бороду, давшую ему соответствующее прозвище, Игорь Курчатов отпустил в 1942 году. Он обещал ее сбрить несколько раз – в честь успешного испытания бомбы, в честь пуска первой АЭС, но обещания не сдержал.